Глава 8 - Вылазка в Аойю
Реакция Кен-сана на новости о явлении людей Шишио оказалась именно такой, какой и опасалась Мегуми: уже на следующий день он начал подгонять, надрывать себя, пытаясь самостоятельно встать, силясь поскорее восстановиться. Ничего хорошего, по понятным причинам, не вышло; все закончилось тем, что он упал на четвереньки, как и вечером накануне, когда почуял затаившегося на крыше Широджи. В этом положении и застала его Мегуми поутру – на полу, дрожащего и смущенного, что пойман на месте преступления.
Она даже не стала его корить – просто вздохнула, прекрасно понимая, что толку все равно не будет: если Кен-сану втемяшилось что-то в голову, он добьется своего и без чьей-либо помощи. А потому она решила со своей стороны оказать ему всю возможную поддержку, единственным ее условием было то, чтобы все свои эксперименты он проводил непосредственно рядом с футоном, – дабы, если упадет, падал бы на мягкое, не причиняя своему бедному телу еще большего ущерба. Особенно с учетом сколько она потратила усилий для приведения последнее в божеский вид, – будет весьма глупо испортить все труды исключительно из глупого упрямства.
Заметив опасный огонек в ее глазах, Кен-сан с тихой покорностью согласился:
- Хай, де гозару.
А потом она помогала ему, держа за руки, когда он неуверенно пытался встать. И терпеливо смотрела, как, замерев на миг, он, зажмурившись, ждал окончания безумного вращения мира. Кен-сан попытался сделать шаг – колени подогнулись, и Мегуми едва успела подхватить его до того, как он рухнул лицом в пол: хрупкое на вид тело бродяги оказалось на деле куда тяжелее, чем она предполагала, а физической сверхсилой Мегуми никогда не отличалась. Она помогла ему вернуться на футон – руки Кен-сана тряслись, он задыхался.
- Кен-сан, вы не можете ожидать столь скорого возвращения вашей силы и энергии, тем паче, что вы потеряли столько крови, - мягко сказала она, глядя на угрюмое и разочарованное лицо. - Никто не в состоянии разжечь огня без дров. Сейчас такая же ситуация, согласитесь? Пройдет время, и все наладится – поверьте мне.
- Вашему покорному слуге во времена Бакуматсу никогда не требовалось такого количества времени для выздоровления, - почти сварливо буркнул он.
- Но вас прежде и не ранили настолько жестоко, - возразила Мегуми. - Кроме того, - добавила она сухим тоном Госпожи Лисицы, - вам никогда не было двадцати восьми лет от роду: тогда вы были чуть ли не вдвое моложе, чем нынче, когда вы - сама древность.
Он сморщился и рассмеялся – тихо и с печальной насмешкой над собой, однако умственно – если даже не психически – он уже вернулся в норму, а потому, приняв к сердцу ее совет, более не пытался гнать себя вперед.
Прошла неделя, за которую он заметно окреп.
Более чем, - подумала Мегуми, - с учетом того, что чертова рана в боку по-прежнему кровоточила. Он должен был умереть от кровопотери, но воля к жизни в Кен-сане таилась прямо-таки невероятная, он не уставал опровергать собственным примером все веками закрепленные медицинские постулаты и упрямо шел на поправку.
Когда Мегуми ступила в комнату, чтобы помочь ему одеться, он уже сидел, привалившись к окну, и наблюдал за текущими по улице людьми. Опершись на сакабато, медленно – будто старик – поднялся навстречу. И тем не менее – он шел на своих ногах. Добрался до футона без чьей-либо помощи и сам сел.
- Охайо ("доброе утро" – прим.пер.), Кен-сан, - она поставила коробочку с бинтами и тампонами. - Не могли бы вы достать мазь, пока я буду кипятить воду? Вы знаете, где она?
- Хай, - он начал перебирать баночки в аптечке.
Мегуми улыбнулась себе под нос, разжигая пламя: она так и подозревала, что нынче утром Кен-сан постарается подняться пораньше, ведь именно сегодня она дозволила ему выйти на улицу. А значит, сейчас он покинет Широбеко впервые с того дня, как его принесли после битвы. Прикованный к постели на две с половиной недели, он рано или поздно начинал терять терпение – неугомонная натура брала свое, и вот он – первый выход.
Вот-вот являтся полицейские на экипаже, чтобы довезти их до Аойи. Саноске тоже остался поутру - помочь Мегуми с Кен-саном и горой припасов для пикника, наготовленной волшебницей-Сае. Навещая Аойю в прошлый раз, Мегуми, конечно, тоже явилась туда не с пустыми руками, однако это ни в какое сравнение не шло с нынешними гостинцами.
- Мегуми-доно?..
Что-то в голосе Кен-сана заставило ее тут же повернуться, и едва посмотрев на него, она разом забыла обо всем остальном: Кен-сан держал черный флакон, принесенный Хико в тот день, когда бродяга заходился в бреду.
Идиотка!
Совсем забыла о духах...
- Это ваше? - спросил Кен-сан.
- Хай, - Мегуми старалась, чтобы ответ прозвучал как само собой разумеющийся. - Запах белых слив,- неуклюже уточнила она, ухитрившись совладать в последний момент с собственным голосом.
- Ваш покорный слуга, - начал он с неуверенностью и волнением, - не говорил ничего странного во время болезни?
Мегуми вздохнула. Чутье Кеншина – увы – работало в полную силу, видимо, он все же услышал что-то не то в ее голосе, догадался, что она что-то скрывает от него.
- Вы упоминали какие-то имена. Похоже, одно из них вас сильно печалило, вот Хико-сан и решил, что аромат духов поможет вас успокоить. Более он ничего не пояснял.
- Наставник?.. - удивленно приподнял брови Кен-сан.
- Хай, - кивнула она и решила пойти ва-банк. - Вы сказали имя, Кен-сан. Вы звали Томоэ.
Бродяга внезапно окаменел, и Мегуми торопливо продолжила, прежде чем он успел вымолвить хоть слово:
- Я не знаю, кто она, Кен-сан, и не собираюсь спрашивать. Однако, ежели это хоть чем-то вас успокоит, - добавила она, ведомая чистой интуицией, - то Каору тут не было. И мы ни словом ей об этом не упомянули.
- Ее не было... - в его голосе зазвучало облегчение. И тут же: - Мы?
- Окина, Сае и я. Мы все находились тут, но никто ни о чем не обмолвился. У вас много секретов, Кен-сан. Надеюсь, вы когда-нибудь поведаете их нам, однако сейчас... Мы все понимаем.
- Аригато, Мегуми-доно... - его взгляд переполнялся благодарностью.
Она, пряча от него глаза, уставилась на свои руки: на белом свете существовала всего пара людей, способных заставить Такани Мегуми покраснеть, словно молоденькую девчонку. Нервно рассмеявшись, докторесса помотала головой.
- Так или иначе, - она решительно сменила тему разговора, возвращаясь к своим баранам, - давайте-ка наденем это сверху, нэ? И в путь-дорожку – уверена, нас уже ждут-не дождутся, а вы, не сомневаюсь, весьма впечатлитесь их успехами. Окина-сан говорит, что на следующей неделе все восстановительные работы должны быть завершены. Это удивительно быстро – целый ресторан и гостиницу за такое короткое время... И потом, посудите сами, Кен-сан – обед на солнышке, на свежем воздухе - что может быть лучше? Ох, не сомневаюсь – там уже просто с ума сходят от нетерпения! А Сае упаковала нам столько корзинок, что хватит накормить небольшую армию...
Она знала, что трещит, как сорока, – зато неловкая напряженность, возникшая между ними, исчезла, Кен-сан с улыбкой слушал ее веселую болтовню. Пришла пора переодевания – процедуры, в которой они оба преуспели за последние недели: он развернулся, поднял руки, на автомате подал ей мазь и бинты. Старые повязки, как всегда, были пропитаны кровью, однако Мегуми, сцепив зубы, решила, что ничто не испортит ей настроения нынешним утром: всем и без того хватало проблем, чтобы еще и она своим дурацким пессимизмом отравляла жизнь окружающим. Она постаралась сосредоточиться на положительных моментах: похоже, сегодня Кен-сан не испытывает обычной боли. И гноя гораздо меньше. И вообще – Кен-сан, вопреки этой дыре в боку, явно идет на поправку. Так что надо не киснуть, а делать все возможное – как, собственно, Мегуми и поступала.
Вскоре прибыл Саноске.
- Ои, Кеншин, Китсуне-онна! - крикнул он с улицы.
Мегуми кинулась к окну:
- Прекрати орать, бака! Вся округа тебя слышит! - откликнулась она, старательно пряча веселье в своем голосе. - Мы через минуту спустимся.
Но юный забияка оказался слишком нетерпелив, чтобы ждать снаружи, – и вот, шаги загрохотали на лестнице.
- Поторопитесь, ага? У меня есть кое-какие новости, - нахмурился он, обхватывая бродягу поперек спины, и наполовину повел – наполовину поволок бедолагу вниз по ступеням, причем настолько неаккуратно, что у Мегуми разве что волосы дыбом не встали.
- Сано!.. Это слишком быстро, де гозару! - слабо запротестовал смущенный Кеншин.
Мегуми ничего не могла с собой поделать: она представила, как они срываются и кубарем летят вниз бело-розовым клубком и, в очередной раз пробормотав себе под нос "бака!", заспешила следом.
Коляской, к ее удивлению, правил тот же молоденький офицер, ее прошлый провожатый; с трудом скрывая свое потрясение, он помог Сае загрузить многочисленные корзины с провизией.
- А мы-то там поместимся? - недоверчиво спросила она.
- Легко, - Сано подсадил в экипаж нетвердо держащегося на ногах и заметно очумевшего Кенищна. - Я поеду на крыше.
Отвернувшись, чтобы Сае не видела его лица, он послал Мегуми быстрый многозначительный взгляд, стрельнул серьезным глазом в сторону крыш окружающих домов. Мегуми понимающе кивнула: Саноске беспокоился. Пекся о безопасности. Ей тоже не нужно было напоминать об осторожности: кошмары о том нападении преследовали ее по ночам, и урок достопамятного возвращения из Аойи она усвоила твердо: холод стали на шее напоминал о себе каждый раз, едва опускалась темнота, и Мегуми оставалась в своей комнате одна.
Она уже размышляла насчет безопасности нынче поутру, но постаралась делать это как можно более отстраненно, контролируя выражение своего лица, дабы Кен-сан ничего не почувствовал, – его стоило сейчас держать как можно дальше он подобных ситуаций, ему ни к чему знать о причинах ее страхов, ни к чему ощущать, насколько же она сейчас не в себе.
Она подняла взгляд на Петушью Голову, мелькающего туда-сюда, и вдруг осознала, зачем тот поволок Кен-сана с такой скоростью вниз по лестнице: похоже, просто надеялся отвлечь бродягу, не дать ему ощутить общего напряжения и осознать, насколько все лезут из кожи, дабы защитить его и лишить – в то же самое время – возможности помогать, как он бы непременно попытался. Мегуми вновь замотала головой: да нет, не может такого быть: чтобы Саноске да вдруг подводил под свои действия столь высокоинтеллектуальную базу?
Она отвернулась, спрятав от бывшего наемника мелькнувшую по губами задорную улыбку, и скользнула в коляску следом за Кен-саном.
- Саноске-сан, нет никакой необходимости ехать снаружи, - сказала Сае, наблюдая, как тот устраивается сверху, свешивая с боков коляски свои длиннющие ноги. - Внутри достаточно места, зачем вы туда-то вскарабкались?
- Люблю принимать солнечные ванны и любоваться пейзажем, - ответил он и мысленно добавил "а еще не спускать глаз с врагов".
...Бедная Сае, - нежно подумала Мегуми, - такая добрая и умнейшая в своей области женщина, - и надо же, насколько наивная... Отродясь не держала в руках ничего серьезнее кухонного ножа и, поди, даже представить не состоянии, как и откуда может прийти опасность... Не то, что мы... - печальный вздох: - друзья, похоже, буквально притягивали опасность – беды слетались пчелами на мед...
Она услышала легкий щелчок – Сано сигнализировал офицеру, что можно трогаться.
- Вперед, мы готовы! - коляска сдвинулась с места. - До встречи, Тае!
- Сае! - откликнулась от дверей хозяйка.
- А, какая разница, вы на одно лицо!
Мегуми, пытаясь получать от поездки удовольствие, следила за мелькающими за окном домами и силилась расслабиться - не думать о всяких там шмыгающих по крышам подозрительных темных личностях.
- Мегуми-доно, все будет в порядке, - тихо произнес из своего угла коляски Кен-сан.
Господи, непонятно, зачем вообще тратить силы на то, чтобы хоть что-нибудь от него утаить? - она улыбнулась бродяге: похоже, он читал мысли любого, независимо от того, насколько глубоко пытались их спрятать. Они хотели защитить его от неприятных новостей – и даже в этом не преуспели: не в природе Кен-сана было принимать чью-либо помощь, не оказав помощи взамен.
- Сано не допустит никаких происшествий, - с тихой уверенностью продолжал он. - И не забывайте - при вашем покорном слуге его сакабато. Однако, если ваш покорный слуга окажется недостаточно силен, чтобы управиться с ним, у вас всегда есть ваш нож.
Господи, да откуда он про нож-то пронюхал?!
Мегуми действительно носила его с момента последнего нападения – сама не зная, зачем и почему, ведь она же все равно не нашла бы в себе сил пустить его в дело – последняя стычка с неизвестным преследователем доказала сие со всей определенностью. Однако просто осознание того, что при ней есть хоть какое-то, но оружие, заставляло ее чувствовать себя уверенней – с каждым днем благодарность Саноске, всучившего столь неожиданный подарок, становилась все больше и искренней.
- Да вы шутите надо мной, Кен-сан.
Он в ответ слабо улыбнулся, откинулся на своем сиденье и через миг уже погрузился в созерцание вида, открывавшегося за окном коляски, похоже, и вовсе забыв о присутствии рядом посторонних.
До чего же он любит наблюдать за людьми... - опыт Мегуми, не первый год проводящей в тесном общении с представителями рода человеческого и прекрасно разбирающейся в палитре проявления боли, позволял увидеть в глазах бродяги тщательно скрываемую печаль, и она немедленно расстроилась. Она знала - он чувствовал себя навеки отгороженным от прочего человечества, он поставил на себе печать изгоя только потому, что ему через многое довелось пройти и прочувствовать, только потому, что он более не являлся “чистым” и “целым”, потому что не имел веры в правильность мира, коя была дарована остальным. Даже искупив все прошлые прегрешения, Кеншин все равно не ощутил бы краски мира так, как прочие, ибо смотрел на него сквозь призму своего мучительного прошлого.
Мегуми могла это понять, ведь, занимаясь опиумом для Канрю, она наблюдала за жизнью с той же колокольни. Ее печальный опыт, конечно, и близко не стоял с тем, что довелось повидать Кен-сану, и тем не менее, она все же могла представить, как и что именно он чувствовал. Наверное, эта сближающая их черта от всех остальных ее только отделяла, отдаляла, делая ближе к нему. Наверное, потому-то он временами так неожиданно открывался ей - конечно, не распахивал душу, и все же... Он чувствовал – от нее не надо прятаться, натягивая жизнерадостную маску бродяги, – как делал он рядом с Каору, Яхико и даже Саноске. Эта троица, хотя тоже много чего узнала на своем веку, все же ухитрилась сохранить утерянную Кен-саном целомудренную чистоту – даже в каком-то смысле невинность перед миром и самими собой. Их руки не пятнала кровь, в их жилах бурлил оптимизм расцветающей эры Мейджи, они смотрели в будущее широко распахнутыми радостными глазами – они имели все то, чего лишился, даровав это им и всем остальным, Хитокири Баттосай.
Почему-то осознание того, что, хотя она и не является близким Кен-сану человеком, этот рыжий временами показывает ей истинного себя, доставляло Мегуми странное утешение. Он позволял ей лицезреть не беспечного Бродягу, не сурового Баттосая – не свои полярные ипостаси, но истинную суть, ту, что таилась, пряталась за ними от боли или же – как знать? – возможно, и от счастья тоже...
Мегуми понимала причину подобной защиты, ибо сама ею пользовалась.
Бродяга.
Баттосай.
Они ничем не отличались от Госпожи Лисицы или Многоуважаемой Госпожи Доктора, регулярно эксплуатируемых ею. И этот сдвоенный страх перед болью и радостью – о да, это она тоже прекрасно понимала: Кен-сан боялся, что золотые деньки пролетят, и он утратит свою единственну любимую, и вина за это ляжет на него самого. А может, страх этот был каким-то образом связан с тем, что он сделал в настоящем, или же – вернее всего – натворил в прошлом. Он боялся, что ему будет слишком хорошо. Он боялся всех этих незнакомых, выворачивающих наизнанку душу и тело чувств – доселе редких для него или же вовсе неведомых: радости, покоя, доверия, открытости... любви.
Вот именно благодаря этим страхам и возникала удивительная близость между нею и бродягой – близость, о которой никому не было известно. И – парадокс – именно эта тайная общность и не давала им сблизиться по-настоящему. Мегуми знала: Кеншину никогда и ни за что не стать ее мужчиной. Пусть даже он бы никогда не повстречал Каору – все равно, он не обрел бы счастья с женщиной, прошлое которой настолько напоминало его собственное. Он не смог бы смотреть ей в глаза – зачем? Чтобы видеть там кидающееся прямо на него отражение собственных прегрешений?
Друг рядом с другом они никогда не узнали бы ни мира, ни покоя. И вот – Химура Кеншин нашел утешение в лице Каору, а она, Такани Мегуми, обратила свой взор к...
Мегуми нахмурилась.
Кстати, действительно, а к кому она, собственно обратила свой взор? Причем тут вообще Саноске, откуда он вдруг тихой сапой пробрался в ее мысли? И что это за тепло и странный испуг? Вот ведь: раньше ей и в голову в принципе не приходила, да и не могла прийти мысль о возможности взаимоотношений с бывшим наемником, она принимала его присутствие так же, как и присутствие прочих... Да и вообще - о каких-таких взаимоотношениях идет речь? Он просто действует ей на нервы. Причем весьма часто. И все же, когда его долго нет рядом, она начинает скучать...
- Мегуми-доно, все в порядке? - раздался встревоженный голос.
- Хей, Лисица! Мы приехали! Хей! - Саноске помахал рукой у нее перед лицом, и она захлопала глазами:
- Хай, хай, бака! Я просто немного задумалась о разном. Будь любезен, убери от меня свою лапу.
- Полагаю, не стоит так глубоко задумываться, - озабоченно заметил бродяга.
- Во. Золотые слова. Поэтому я и не поступаю подобным образом, - Сано зевнул в голубое небо и потянулся всем телом.
Мегуми подивилась: неужто Петушья Голова действительно сознательно подставляется под язвительные уколы окружающих? Ей самой требуется такого труда промолчать временами - не то, что ему... Неужели в это косматой голове действительно завалялись мозги?..
И снова первым к ним кинулся Яхико – сцапал Кеншина за руку и поволок в укороченный – по сравнению с представленным Мегуми - тур по Аойе, который завершился в саду у Окины, где Кен-сан, с комфортом устроившись на террасе, до обеда наслаждался тишиной и покоем – ну, если, конечно, отбросить грохот молотков, какое-то буханье, ор и традиционное переругивание Яхико и Мисао.
Каору с Мегуми занимались сервировкой впечатляющего благодаря Сае обеда, и вот, все уже наслаждались изумительной стряпней. Окина и Хико присоединились чуть позднее – они пешком пришли из Широбеко, поскольку за ними никто персонального экипажа не посылал. А еще чуть позже Окина, всласть угостившись сакэ Хико знай себе дудел на флейте, наигрывая мелодию, которую никто, кроме него самого, распознать не мог. Все внимали старческим музыкальным потугам, с трудом храня серьезные лица.
И вдруг Мисао поднялась, прервав концерт. Ее глаза зажглись неугасимым огнем, лицо просияло от счастья – Мегуми еще не видела ничего подобного. Этот экстаз, казалось, был осязаем.
- Аоши-сама! - выдохнула она, и все остальные тоже обернулись к бывшему командиру Онивабан – один у входа в сад, как всегда – прям, как стрела, и непроницаем.
Мегуми с трудом не нахмурилась. Кто-кто, а Шиномори не относился к числу ее самых любимых на свете людей. В конце концов, не он ли замучил ее чуть не до смерти? Но ради других... ради этой разрывающейся от восторга девочки Мисао она решила держать свое мнение при себе, хотя мысленно и пожелала экс-окашире убраться обратно в свой храм, где он медитировал последние несколько недель, – и медитировать себе дальше до скончания мира. В его присутствии Мегуми чувствовала себя не в своей тарелке.
Аоши присоединился к трапезе. Он не игнорировал бесконечные “о, с возвращением! “ и “рады тебя видеть”, однако же и не особенно на них реагировал; устроившись чуть в отдалении от остальных, он не вступал в застольные беседы, хотя, как не могла не отметить Мегуми, вопреки его обычной каменной молчаливости, что-то в нем несомненно, смягчилось, будто оттаяло. Да и радость Мисао по поводу его присутствия не замечать было весьма и весьма сложно, если не сказать “невозможно”.
С другой стороны, именно Шиномори и помог Кен-сану в битве с Шишио...
Хм...
Наверное, Мегуми даже могла бы его простить.
Когда-нибудь. Потом. Когда она будет готова. Но – однозначно – не сейчас.
После обеда утомленный Кеншин вздремнул на солнышке – из комнат сверху ему принесли футон, а Мегуми с Каору рядом тихонько прибирались после пикника. Остальные разошлись по рабочим местам, и тут Шиномори наконец-то изволил открыть рот, о чем-то заговорив с Саноске, – Мегуми не смогла с собой справиться и навострила уши. Мужчины беседовали достаточно тихо, однако особо от чужих глаз и ушей не прятались – потому подслушивающая Мегуми и не чувствовала угрызений совести.
- Ты им рассказал? - монотонным ледяным голосом поинтересовался Шиномори.
- Еще нет, - чуть смущенный, Сано покосился в ее сторону.
- Что именно не рассказал? - Мегуми больше не могла молчать.
Сано повернулся, его каштановые брови недовольно сдвинулись – похоже, он бы сейчас с удовольствием оказался где угодно – хоть на другой планете, лишь бы не лицом к лицу с вопрошающей Мегуми.
Лицо Шиномори осталось, как всегда, равнодушным и непроницаемым.
- Да, действительно – что ты нам должен рассказать? - присоединилась к ней Каору.
- Сегодня утром, когда я решал вопрос с коляской, мне довелось поговорить с одним копом, - медленно начал Саноске. - Похоже, вчера кто-то вломился на их оружейный склад...
- ЧТО?! - Каору выронила чашку, которую мыла.
Сано неловко кашлянул.
- И... ну... короче... они думают, это кто-то из людей Шишио, - неразборчиво закончил он себе под нос.
- Уверен?
- Предпринятые нами действия по выяснению обстоятельств только подтверждают их подозрения, - холодно заметил Шиномори.
О... Похоже, бывший окашира в последнее время не только медитировал...
Все ясно. Все чертовски ясно. Значит, Шиномори явился сюда не затем, чтобы пообедать в приятной компании. Значит, и Хико с Окиной пришли в Аойю не просто так – чтобы защитить остальных. Значит, Саноске (бака-бака-бака!) и прочие, кто тоже оказался в курсе, являлись настолько бессердечными, что никому ничего не рассказали, дотянув до последнего.
Мегуми закрыла глаза, приказывая себе успокоиться, а не впадать в истерику здесь и сейчас.
Значит, нападение людей Шишио неминуемо.
Что же запланировали враги...
Сколько они уже ждут...
И вот...
Теперь это только вопрос времени.